Я просто не могу с этим жить. Я буду жить с этим сложно.
Это первая написанная мной история персонажа. Очень много боли и любви. И очень много букв. На самом деле много: 7 страниц Ворда и 4112 слов.
Все, что вы хотели и не хотели узнать о Милинке НеманичЕще пять минут назад Милинка Неманич не знала, что ей делать, что предпринять. Ее мир с невероятной скоростью рушился, раскалывался на сотни частей и падал во мрак. Смерть и боль были повсюду, впитывались в кожу с каждым криком «Авада Кедавра!», с каждым упавшим на землю телом. Но это было пять минут назад. А теперь ноги сами принесли ее сюда, к последней черте, и чтобы перешагнуть ее нужна огромная смелость. Поэтому Милинка стоит в тени дома, где поселили Гвардию, и собирает эту смелость по кусочкам: вспоминает все самые прекрасные моменты этого семестра, вспоминает тех людей, которые ей дороги и важны, вспоминает все, чему ее учили, вспоминает…
***
Когда Милинка уезжала из поместья в школу, она понимала, что ждать от этого семестра чего-нибудь хорошего глупо и бессмысленно. В воздухе пахло войной, родители поговаривали о том, что Геллерт Гриндевальд скорее всего в этом семестре посетит Дурмстранг, Василь, как и прежде, вел себя безалаберно и легкомысленно. Сама Милинка совершенно не представляла, чего она хочет от этой жизни. Военные настроения лишали ее сил, обездвиживали. Она не понимала, как может вписаться в мир, где все устроено так. Но было слово «надо», и она ехала в Дурмстранг, потому что нельзя показывать свою слабость, растерянность и страх, потому что надо следить за братом, потому что надо пытаться даже в этих условиях создавать, проводить эксперименты и искать свет.
Семестр начался в конце мая с объявления о том, что фюрер действительно посетит школу, и с Дня рождения Горданы. Милинка вместе со своей ветвью сидела в горнице и поздравляла юную Трпимирович, а в голове у нее беспрерывно вертелась мысль о том, что Гордане не место в школе в такое время. Когда Трпимировичи вышли из совета, а фюрер собирается посетить Дурмстранг. Но что может сделать одна Милинка, чтобы хоть как-нибудь изменить ситуацию? Разве что подарить наивненький рисунок с белкой, которых очень любит Гордана, и с пожеланием оставаться сильной, что бы ни происходило вокруг.
Домашние посиделки на ветви успокаивают, мысли о войне и боли постепенно растворяются в тихой болтовне о том, как кто провел каникулы. Алоиза снова рассказывает что-то о Вене… В какой-то момент эта расслабленная атмосфера, правда, нарушается приходом адъютанта фюрера Гордея Пяста да внезапной просьбой герра Фишера пожертвовать несколько капель крови для защитного ритуала. Но это выбивает совсем на чуть-чуть, так что Милинка предпочитает не анализировать происходящее. А чаепитие меж тем постепенно сходит на нет, и все начинают готовиться ко сну. И уже в темноте, когда все вокруг затихло, с улицы доносятся жуткие крики. Почти сразу кто-то приносит весть о смерти одного из Пястов (потом это окажется неправдой), и Милинка понимает: «Можно сколько угодно пить чай и верить, что все обойдется, но этого мало, чудовищно мало, чтобы хоть что-нибудь изменить». Ее ломает, Пясты – ее двоюродные братья, и она не хочет даже представлять, как смерть одного отразится на двух других. Лишь бы это был не Константин… Кажется, у Милинки на лице слишком ярко отражается все, что она думает по этому поводу, поэтому Алоиза слезает с кровати и накладывает на нее Морфеевы чары. И все тонет в темноте и тишине.
Милинка вплывает в июнь по-прежнему испуганная и пытающаяся этого не показывать. Но учебные будни милостиво спасают от прочих мыслей. С утра – зарядка: много песен, складывающихся в невероятные истории, потом – сами уроки. В какой-то момент во все это врываются новые истории о том, что творят на территории школы члены Гвардии и представитель от Аненербе. И Милинка понимает, что молчать совсем она больше не в состоянии. На следующих уроках и в перерывах между ними она сидит и пишет плакаты. Она знает, что их сорвут, понимает, что они могут не произвести никакого эффекта, но все равно пишет. А вдруг! Первый из плакатов появляется на двери приемной Аненербе перед уроком по Магии Песен. Его обнаруживают почти сразу, во время этого же урока. Курт Виттельсбах срывает его с двери и, прервав лекцию, спрашивает у присутствующих, не знают ли они, что это значит. Душа Милинки уходит в пятки: она знает, что это значит. Но она, как и все другие, пытается с некоторым любопытством и удивлением смотреть на лист, где на скорую руку написала пару строчек. И опасность минует. Милинка задумывается, куда бы повесить следующие плакаты. (Чуть позже один из них снова окажется на двери приемной Аненербе, а второй – на двери приемной фюрера в Доме Князя).
Перед обедом Милинка планирует дойти до колдокрыла. В прошлом семестре она занималась там некоторыми научными исследованиями, и за каникулы ей в голову пришло еще несколько неплохих идей для изысканий. Но планы идут прахом, когда Милинка, проходя мимо Дома Князя, слышит ненавистное «Круцио Ультима!» и следующий за ним истошный вопль. Кто-то, оказавшийся рядом, наспех объясняет ей, что происходит, и Милинка понимает, что она не дойдет до колдокрыла. Сейчас она там невероятно неуместна и бесполезна.
После обеда Милинка успевает наспех переговорить с Натальей Черновой-Долоховой, с невестой своего брата и своей подругой. Наталье, кажется, тоже невероятно больно наблюдать за всем тем, что происходит в школе, но Милинка не знает, чем ей помочь. Ей едва хватает спокойствия на себя одну, и она не представляет, где спастись от преследующих ее мыслей. Но спасение приходит само под видом урока по Чарам. Маргарета Драгош, острая и яркая, не читает лекций, не углубляется в долгие размышления и дискуссии. «Практика и только практика!» - вот девиз этого урока. И Милинку невольно уносит эта жгучая волна деятельности, когда волшебство искрится на кончике палочки, когда у тебя есть цель и ты идешь к ней, не задумываясь о том, зачем ты это делаешь, когда можно не думать о том, что происходит в школе. У тебя есть противник и есть силы, чтобы противостоять ему…
Окончание урока отрезвляет, точно ведро мокрой воды на голову. «Что ты только что делала, Милинка? Как ты можешь наслаждаться этим? Твоя песня должна быть песней про мир! Не про атаку, не про нападение… Как ты могла?»
Время после уроков тягуче как абрикосовый сироп, мир вокруг затоплен солнцем и обманчиво тих. Милинка сидит с Эвой в горнице Ветви и пытается делать домашнее задание по Мистериям. Алоиза где-то недалеко воодушевленно щебечет о том, что собирается пойти на дополнительное занятие по Ментальной магии. А Милинка думать не может об этой ментальной магии! Господи, что она творила на уроке по ней? Она попала в пару с братом, когда им предложили пробить возможную защиту партнера каким-нибудь сильным образом. Почему она тогда не соврала? Она слишком хорошо знает своего брата, чтобы не угадать. Поле боя, кровь, крики, и он - натянутая струна, которая резонирует в унисон с каждым стоном и в конце концов рвется… Почему она не Генрих Лихтенштейн, который смог найти светлый образ? Почему она даже не подумала об этом?
Время за работой летит незаметно. Даже слишком быстро. Милинка не успевает подумать обо всем, но каких-то результатов они с Эвой все же добиваются. Пару раз к ним в горницу заходит Эммануэль Веттин, которая должна делать задание по Мистериям вместе с ними. Потом об этом же задании узнает Дева Лозы и внезапно предлагает сделать из него что-нибудь практическое и масштабное и даже обещает договориться об этом с ректором. Милинка рада: это работа, в которую можно уйти с головой, это деяние с конкретной целью, это то, что позволяет не думать об очередном истошном крике за окном.
Совсем под вечер фюрер устраивает танцы. На пирсе у Дома Князя звучит музыка, студенты и члены Гвардии вальсируют или стоят парочками и переговариваются. Милинка поглядывает на стоящих неподалеку Наталью и брата и мысленно кричит ему, что он идиот. Она бы на его месте уже давно пригласила Наталью на танец. Саму Милинку никто не приглашает, но это логично, она и не ждет приглашений. Она смотрит, как вальсируют Генрих Лихтенштейн и Паулина Вюртемберг, легкие и светлые, почти нереальные в своей красоте, и вдруг ей становится невыразимо больно, когда она представляет, что их может не стать. Милинка не понимает, откуда у нее в голове взялись такие мысли, но вечер от них молниеносно погружается во мрак. Она бредет прочь, к дому Ракоци, ни с кем не попрощавшись. Ей надо побыть одной. Но на пути ей встречаются Радко Грегорович и Эва. Они тоже обнимаются и выглядят вполне счастливыми. И как тут сдержаться? Как не взвыть от боли, которую ощущаешь внутри при мысли, что кого-нибудь из них может забрать война? Милинка чувствует, что больше не в силах сдерживаться, но плакать нельзя. Хочется прыгнуть в озеро. Или совершить еще какое-нибудь безумство. Но Милинке не дают: они слишком давно знакомы с Эвой, чтобы последняя не поняла, что с Милинкой что-то не так. Ее ведут в Ракоци чуть ли не под руки, и она предпринимает несколько слабых попыток вырваться. Ей нужно побыть одной. Выплакать наконец все то, что накопилось у нее на душе за этот месяц. Но Эва неумолима и сообщает о состоянии Милинки кому-то из колдомедиков. Милинка стремительно мчится на балкон. «Лишь бы ее оставили одну. Лишь бы Эва рассказала обо всем не фрау Вюртемберг». Но именно Паулина Вюртемберг находит Милинку наверху, гладит по голове и пытается узнать, что произошло. Но как рассказать обо всем? Милинка начинает неумело выкручиваться, юлить… и тут с улицы снова раздается: «Авада Кедавра!» И Паулина Вюртемберг узнает все. Или почти все: и о том, как Милинка ненавидит войну, и о том, как она переживает за брата, и о том, с какими идеями Милинка так и не пришла в колдокрыло. (Идеи, к слову, признаются хорошими и небезынтересными, но сейчас для Милинки важно уже не совсем это). Она не говорит только о том, как она смотрела на саму Паулину Вюртемберг, танцующую на пирсе, и о чем она думала в это время.
Чтобы успокоить Милинку, Паулина поет. Не волшебную песню, а просто: от волшебной она бы отказалась. И от пения Паулины в груди будто бы зарождается свет, загорается надежда и желание бороться дальше, делать свою работу максимально хорошо, даже во тьме стремиться к знаниям. Милинка уходит с балкона, наполненная этими чувствами до краев, и до глубокой ночи сидит вместе со своим Домом и дорабатывает манифестацию для мистерии. А в горницы меж тем заползает июль…
Июль летит быстро, солнечный и яркий. Зарядку фрау Винтер отменяет, так что с утра Милинка с Эвой и Алоизой идут гулять. А Алоиза даже успевает искупаться в озере. На завтрак в Дом Ракоци приходит фюрер. Поначалу Милинка старается не смотреть на него, ее чуть ли не потряхивает от того, что сидит вот тут, рядом с ним, но не решается задать те вопросы, которые крутятся у нее в голове и причиняют ей боль. Вопросы задают другие, а Геллерт Гриндевальд отвечает что-то настолько разумное, смелое и воодушевляющее, что Милинка неожиданно для себя самой думает, как он решителен и силен. Это те качества, которых очень не хватает ей самой...
Уроки тоже проносятся быстро и как-то незаметно. Милинка на них в основном молчит и оживляется только к лекции по Магии Песен. На ней они всем Домом придумывают ансамблевую песню из каких-то нелепых наметок, которые всплыли у них с Эвой в головах буквально за десять минут до начала занятия. Но идея из чего-то немножко нелепого и абстрактного неожиданно выливается в нечто прекрасное. Песня, дарующая силы, чтобы начать жизнь заново, созданная по принципу трех ступеней: Нигредо, Альбедо, Рубедо. Класс разбивается на группы, чтобы подобрать по песне к каждой стадии, и для первой и последней стадий песни находятся довольно быстро. Альбедо никак не выходит, но тут Генрих вспоминает несколько строк из «Оловянной принцессы». Милинка тоже где-то слышала эту песню. И вот они вдвоем начинают вспоминать текст и историю, которая за ним стоит. И боже, как это идеально! Когда слова одного подхватываются другим, когда мурашки ползут по спине после рассказа Генриха о том, как эту историю видит он. Милинка чувствует, что снова готова заплакать от невыразимой красоты происходящего. А еще она понимает, что влюблена. И это то чувство, которое не выразить. Не потому что нельзя подобрать слов, а потому что ей никогда не хватит решимости об этом сказать. Как же ей не хватает решимости!..
Фрау Винтер меж тем загорается идеей создать ансамблевую песню на основе трех предложенных, а также предлагает всем тем, у кого уже есть Магия Песен на уровне Максима самим создать вспомненные песни, которые еще не существуют в магическом пространстве. Перейти на уровень Ультима. И Милинка неожиданно для себя самой поднимает руку и просит у фрау Винтер разрешения спеть «Оловянную принцессу». Потому что это как раз история про решительность, про смелость встать и пойти вперед. История про то, чего Милинке не хватает. Дева Лозы проницательно смотрит на Милинку и дает свое согласие, напротив Милинки сидит и улыбается Генрих… И от этого возникает ощущение, словно ты падаешь в свет.
Но потом накатывает отрезвляющая реальность: чтобы спеть такое, надо стать воплощением решительности, стать тем, о чем ты поешь. А Милинка… О, как ей нужно предпринять хотя бы какое-нибудь решительное действие! И кажется, она выбирает самое глупое из возможных. Она подходит к Генриху и просит его о разговоре в надежде объяснить ему, насколько он стал ей важен за те немногие минуты урока, пока они вместе рисовали мир песни, которая станет ее первой Ультимой. Но все идет как-то наперекосяк: Милинка говорит не о том, сбивается и так и не произносит самого главного. А удачный момент прошел, и она начинает как-то по-глупому пытаться просто оказаться поближе к Генриху. Но из этого выходит нечто очень странное и неправильное: мистерия, в которой ее чувства были устремлены совсем не к тому, о чем следовало беспокоиться, глупая беготня за Генрихом, когда его не обнаружилось во время слова ректора за обедом, внезапный приступ зависти к Гордане, когда та внезапно делится с женской половиной комнаты тем, что они с Генрихом целовались.
В такие моменты очень важно сказать себе «Стоп!» И Милинка говорит. Она никогда прежде не влюблялась, поэтому ее чувства слишком неловко рвутся наружу, но она больше не даст им ни единого шанса. Генрих просто будет ее прекрасной историей: он прозвучит в ее первой ультимной Песне (это неизбежно) и навсегда останется с ней в этом виде. Но не более.
Милинка считает, что приняла верное решение, но все равно в голове у нее разброд. Очень сложно сосредоточиться на самой песне, прочувствовать ее, когда в голове плавают лишь красивые образы и мечты заключить в Песню свою любовь. И что ей делать, Милинка совершенно не представляет. Очень хочется не думать… Поэтому вопрос пани Могилы о том, кто устал думать и желает себе пару часов тишины, опускается на невероятно благодатную почву. Пани Могила тоже собирается стать ультимным магом (да еще и в ритуале), так что ей нужен доброволец, на которого она будет петь свою песню в первый раз. Милинка соглашается быстро: ей представляется очень полезным сначала самой ощутить эффект песни уровня Ультима, а уж потом создавать свою. А кроме того это поможет отвлечься. Ритуал должен начаться довольно скоро, так что Милинка успеет и в полной мере пережить эффект песни пани Могилы, и спеть свою собственную песню еще в этом месяце.
Но все снова пошло наперекосяк. Ритуал задержали, и стало понятно, что, Милинка не успеет спеть свою первую Ультиму после него. А ей так хотелось стать ультимным магом уже в этом месяце… Поэтому они с деканом стали спешно готовиться, чтобы успеть сделать это до ритуала. Но спешка, как выяснилось, невероятно далека от уверенности.
Они сидели на пирсе. Надья – на скамейке, Милинка – прямо на досках перед ней. Чуть поодаль устроилась фрау Винтер. На мир мягко опускалась ночь, легкий ветерок чуть заметно перебирал волосы Милинки. Нужно было начинать… Первые два куплета получились неплохо, припев тоже, но потом что-то пошло не так. Третья строчка следующего куплета будто испарилась у Милинки из головы. И ее алым цветом накрыло отчаяние. Но останавливаться было нельзя! Это как с ритуалом: нельзя прерываться на середине. Милинка дважды повторила слова предыдущей строки, пока не вспомнила следующую. И продолжала, продолжала… на грани отчаяния и боли. Разумеется, у нее не получилось. Фрау Винтер подошла к Милинке и своим прекрасным проникновенным голосом промолвила: «К сожалению, нет…» Это было похоже на конец света. Милинка изо всех сил старалась не зарыдать, но получалось у нее очень плохо. Кажется, ее утешали, но она слабо понимала, что ей говорят. В ней горело лишь одно желание: «Оправиться от боли, подготовиться лучше и повторить, повторить!» Но это потом. Сейчас она желала лишь тьмы и спокойствия, желала лишь Песни, которую ей должна была спеть пани Могила.
И тьма пришла. Милинка помнила, как вошла в ритуальный круг, как кружила ее Надья, напевая свой волшебный мотив, помнила, как прозвучала финальная фраза ритуала. А потом был лишь туман. Она куда-то шла, потом, кажется, пыталась плыть. Ей было холодно и темно, не хватало воздуха, Милинке казалось, что она умирает. Но чьи-то руки подхватили ее, а после стало тепло и уютно, откуда-то издалека зазвучала песня. Окончательно очнулась Милинка только через полтора часа. В своей собственной горнице, в окружении своей прекрасной Ветви. Они рассказали ей, что произошло. Оказалось, что она, утратив возможность ориентироваться в пространстве, чуть не утонула в озере. Надья вытащила ее чуть ли не в последний момент. А потом Василь тащил ее с пирса до Дома Князя на руках. Господи, как же Милинка любила их всех! И брата, и Надью, и всю свою Ветвь, и Ветвь Коня, студенты которой пришли к ним в горницу чуть позже, чтобы обсудить домашние задания на следующий день. Она лежала на кровати, укутанная в плед Ветви Светоча, пила отвар, который сделала для нее Гордана, и уплывала в сон.
Август ворвался в Дурмстранг без предупреждения: казалось, еще совсем недавно у них была куча времени на то, чтобы побыть вместе, чтобы узнать множество новых вещей. Но незаметно в школу пробрались разговоры о грядущих экзаменах. Зарядку снова отменили, а завтрак и первый урок прошли для Милинки в каком-то пьяном угаре.
На завтраке фюрер убил Паулину Вюртемберг… Что-то оборвалось в Милинке в тот момент, когда она поняла: еще мгновение, и он произнесет ужасное «Авада Кедавра!» Сердце замерло в ней от осознания, что она никак не может этому помешать. Ах, почему она не ультимный маг?! Зеленая вспышка… Тело Паулины бесконечно медленно упало на пол. Это был первый раз, когда Милинка своими глазами увидела, как это происходит. За что? За что они так? Между фюрером и Паулиной Милинка без малейших сомнений выбрала бы последнюю. Так почему же он живет, а ее больше нет?!
Успокоилась и пришла в себя она только на Артефактологии. Ей бесконечно нравился этот предмет и пан Грегорович, который был намного добродушнее, чем все остальные преподаватели. Ей нравилось находить неточности в формулировках ритуала создания, нравилось придумывать эффекты, которые может обрести тот или иной артефакт в зависимости от магического предмета, который в него входит. Она почти начала подумывать об аспирантуре на Ветви Светоча. Но планы были размытыми и неточными.
Последние уроки в семестре прошли нервно и напряженно. В школе ужесточили дисциплину, так что всех опоздавших теперь награждали Круциатусом. Милинку едва не выворачивало на изнанку, когда она снова и снова видела это: искаженные муками лица, заполненное до отказа больничное крыло. Это было еще хуже, чем в июне, но теперь Милинка была уже совсем другой. Она скажет, она скажет ему все, что думает об этом! Тем более, что фрау Винтер посоветовала ей перед второй попыткой создать свою первую Ультиму набраться побольше решительности, вспомнить те случаи, когда Милинка была уверена, что она права. Милинке нельзя бояться и сомневаться!
Перед самым обедом студентам объявляют, что после еды Милинка Неманич, Василь Неманич, Мария Вюртемберг и Гордана Трпимирович должны проследовать на встречу с фюрером. Вот он – шанс сказать все! Но как же страшно за брата!.. Милинка стоит и умоляет Мироздание о том, чтобы с Василем ничего не случилось. И чудо случается: его меняют на Генриха Лихтенштейна. Но от этого Милинке ни капельки не легче. Она сидит за обедом и впихивает в себя еду: она должна набраться сил перед этой встречей.
Вскоре их всех уводят в домик, где квартирует Гвардия. «Легиллеменс Оптима!» - раздается голос фюрера. И вот они все: перед ним, точно на ладони. Мысли – еще лучше, чем слова. Милинка открывается перед фюрером без страха. Ей нечего бояться: права она, а не Геллерт Гриндевальд! И она поплатится за свою правоту. Генриха отпускают, а Милинку вместе с Марией и Горданой уводят на площадку перед столовой. Милинка знает, что ее ждет, поэтому достает палочку и даже пытается сопротивляться. Получается не очень, но она не будет безвольной жертвой! Хотя кто обратит на это внимание?
Круциатусы обрушиаются на Милинку нескончаемым потоком. Боль пронзает насквозь, но пока она может говорить, Милинка будет говорить: «Права она, а не Геллерт Гриндевальд!» И это та вещь, в которой она уверена больше всего на свете! Даже если ее убеждают, что она напрасно причиняет боль сама себе, даже если ей говорят, что всем на нее наплевать. Милинка не помнит, чем все заканчивается. В себя она приходит уже в колдокрыле с чашкой Тринити Блад в руках. На соседней кровати лежит Мария, а чуть поодаль истекающая кровью Гордана. За что ее так?! «Ради всеобщего блага», - отвечает что-то внутри Милинки.
Экзамен проходит спокойно: Милинка почти отошла от максимных Круциатусов, и теперь несколько вопросов на официальных бумагах – это не то, что может ее напугать. Но она не хочет, чтобы по результатам этой работы ее выпустили из школы. Она хочет остаться тут: решить, на какую Ветвь она поступит в аспирантуру, вернуться к своим исследованиям, которые в этом семестре пошли прахом из-за военного положения, объявленного в школе. Милинка уверена, что скоро настанут более мирные времена.
Единственная вещь, которую Милинка еще не сделала, - это первая ультимная Песня. И она идет настраиваться: второй раз ей нельзя ошибаться. Но теперь Милинке не страшно, она довольно смутно помнит, как ее пытали на глазах у половины студентов, но чувство собственной правоты и готовность отстаивать ее всеми силами очень легко поднимается из глубин души. И об этом невозможно сказать: об этом можно только спеть! И у нее получается!
Через некоторое время свою первую ультимную Песню поет и Эва. А потом ректор объявляет о начале финальной линейки. На ней студентов по результатам экзаменов распределяют в Геллерт Югент, в Аненербе, рекомендуют в аспирантуру. Милинка остается на старшем курсе, Наталью и Василя переводят со старшего на средний. И Милинка в растерянности думает, что она скажет об этом родителям, но эта растерянность длится лишь считанные минуты. Потому что Геллерт Гриндевальд выходит вперед и говорит: «Все, кто любят меня и верен мне, сделайте шаг вперед!» И Милинка делает шаг вперед, она не знает, по своей ли воле или это работает заклинание Империус Ультима, о наложении которого она не так давно узнала в колдокрыле. Но важно не это, потому что фюрер продолжает: «Те, кто не согласен со мной, выйдите в центр».
В центр выходят двое, двое падают замертво под крики «Авада Кедавра!» Одна из убитых встает, получив свою жизнь назад в обмен на жизнь Александры Гессенской. Мадлен Винтер тоже подается вперед и произносит спонтанное проклятье. Третье тело падает на пол.
До конца семестра остаются считанные часы. Все студенты, притихнув, покидают залу, где произошли столь ужасные события. Кто-то уносит тела погибших. Милинка бредет, не разбирая дороги. Смерть декана тяжким грузом ложится ей на плечи, но заплакать Милинка не может. У самого выхода рука брата перехватывает ее запястье: «Пойдем?» Милинка кивает, и они идут вдоль озера. Василь пытается держать марку, его голос кажется почти веселым, но слова поражают Милинку в самое сердце: «Я решил уехать, сестренка. Возьму Натаху, и рванем в Магическую Америку! Там, говорят, спокойнее». Милинка принимает его решение, хотя отпускать брата очень сложно. Она обещает писать ему и приезжать в гости. Но сама она останется тут: ее дом все равно в Восточной Европе, а школа Дурмстранг – та школа, которую она хочет закончить.
Они расстаются у Дома Князя: Василь уходит на пирс разговаривать со своей Ветвью, Милинка идет успокаивать Надью, которую смерть фрау Винтер, кажется, поразила сильнее всех. Но Надья упорно отказывается от помощи. Во всяком случае, Милинка явно не тот человек, от которого Надья готова эту помощь принять. Так что Милинка снова уходит в ночь, попутно слыша, что Юлика Урсу собирается проводить мистерию в память о погибших. Но это кажется Милинка таким глупым… Нужно совсем не это! В память о фрау Винтер нужно петь! И не просто петь, а нести в этих Песнях весь свет, который ты можешь дать миру, каждый раз отдавать всю себя. Как она учила.
Но кому петь? Милинка не знает об этом, пока ноги сами не приводят ее к последней черте. И вот она стоит в тени дома, где поселили Гвардию и набирается смелости. Она споет ему. Споет не для того, чтобы причинить побольше страданий, не для того чтобы отомстить. Он не та, которая отвечает болью на боль. Она споет про мир, потому что как никогда прежде предана Третьей Империи и убеждена, что война погубит и империю, и самого Геллерта. Она хочет подарить ему света и счастья, любви. Но для этого надо быть смелой. Поэтому, когда Ярогнева Дракулешти выходит из горницы, под дверями которой стояла Милинка, последняя, не давая себе ни секунды на раздумья, проскальзывает внутрь. «Я пою Геллерту Гриндевальду! Ультима!» И она поет, создает своей Песней отдельный мир, в котором нет ничего, кроме любви, и падает, падает в свет…
Когда Песня кончается, чья-то рука ложится на голову Милинки. «Круцио!» И она снова падает, как бы разломанная на тысячу частей. Все вокруг плывет, откуда-то сверху доносятся голоса: «Зачем ты это сделал?! Никогда не смей делать так! Нет... делай! Нет!» А потом Милинка чувствует чьи-то объятья, и тот же голос произносит: «Прости его. Прости, просто он столько раз видел, как меня пытались убить. Прости его. Я не хотел, чтобы тебе причинили боль, я тебя очень люблю...»
«И я вас люблю, мой фюрер…»
Все, что вы хотели и не хотели узнать о Милинке НеманичЕще пять минут назад Милинка Неманич не знала, что ей делать, что предпринять. Ее мир с невероятной скоростью рушился, раскалывался на сотни частей и падал во мрак. Смерть и боль были повсюду, впитывались в кожу с каждым криком «Авада Кедавра!», с каждым упавшим на землю телом. Но это было пять минут назад. А теперь ноги сами принесли ее сюда, к последней черте, и чтобы перешагнуть ее нужна огромная смелость. Поэтому Милинка стоит в тени дома, где поселили Гвардию, и собирает эту смелость по кусочкам: вспоминает все самые прекрасные моменты этого семестра, вспоминает тех людей, которые ей дороги и важны, вспоминает все, чему ее учили, вспоминает…
***
Когда Милинка уезжала из поместья в школу, она понимала, что ждать от этого семестра чего-нибудь хорошего глупо и бессмысленно. В воздухе пахло войной, родители поговаривали о том, что Геллерт Гриндевальд скорее всего в этом семестре посетит Дурмстранг, Василь, как и прежде, вел себя безалаберно и легкомысленно. Сама Милинка совершенно не представляла, чего она хочет от этой жизни. Военные настроения лишали ее сил, обездвиживали. Она не понимала, как может вписаться в мир, где все устроено так. Но было слово «надо», и она ехала в Дурмстранг, потому что нельзя показывать свою слабость, растерянность и страх, потому что надо следить за братом, потому что надо пытаться даже в этих условиях создавать, проводить эксперименты и искать свет.
Семестр начался в конце мая с объявления о том, что фюрер действительно посетит школу, и с Дня рождения Горданы. Милинка вместе со своей ветвью сидела в горнице и поздравляла юную Трпимирович, а в голове у нее беспрерывно вертелась мысль о том, что Гордане не место в школе в такое время. Когда Трпимировичи вышли из совета, а фюрер собирается посетить Дурмстранг. Но что может сделать одна Милинка, чтобы хоть как-нибудь изменить ситуацию? Разве что подарить наивненький рисунок с белкой, которых очень любит Гордана, и с пожеланием оставаться сильной, что бы ни происходило вокруг.
Домашние посиделки на ветви успокаивают, мысли о войне и боли постепенно растворяются в тихой болтовне о том, как кто провел каникулы. Алоиза снова рассказывает что-то о Вене… В какой-то момент эта расслабленная атмосфера, правда, нарушается приходом адъютанта фюрера Гордея Пяста да внезапной просьбой герра Фишера пожертвовать несколько капель крови для защитного ритуала. Но это выбивает совсем на чуть-чуть, так что Милинка предпочитает не анализировать происходящее. А чаепитие меж тем постепенно сходит на нет, и все начинают готовиться ко сну. И уже в темноте, когда все вокруг затихло, с улицы доносятся жуткие крики. Почти сразу кто-то приносит весть о смерти одного из Пястов (потом это окажется неправдой), и Милинка понимает: «Можно сколько угодно пить чай и верить, что все обойдется, но этого мало, чудовищно мало, чтобы хоть что-нибудь изменить». Ее ломает, Пясты – ее двоюродные братья, и она не хочет даже представлять, как смерть одного отразится на двух других. Лишь бы это был не Константин… Кажется, у Милинки на лице слишком ярко отражается все, что она думает по этому поводу, поэтому Алоиза слезает с кровати и накладывает на нее Морфеевы чары. И все тонет в темноте и тишине.
Милинка вплывает в июнь по-прежнему испуганная и пытающаяся этого не показывать. Но учебные будни милостиво спасают от прочих мыслей. С утра – зарядка: много песен, складывающихся в невероятные истории, потом – сами уроки. В какой-то момент во все это врываются новые истории о том, что творят на территории школы члены Гвардии и представитель от Аненербе. И Милинка понимает, что молчать совсем она больше не в состоянии. На следующих уроках и в перерывах между ними она сидит и пишет плакаты. Она знает, что их сорвут, понимает, что они могут не произвести никакого эффекта, но все равно пишет. А вдруг! Первый из плакатов появляется на двери приемной Аненербе перед уроком по Магии Песен. Его обнаруживают почти сразу, во время этого же урока. Курт Виттельсбах срывает его с двери и, прервав лекцию, спрашивает у присутствующих, не знают ли они, что это значит. Душа Милинки уходит в пятки: она знает, что это значит. Но она, как и все другие, пытается с некоторым любопытством и удивлением смотреть на лист, где на скорую руку написала пару строчек. И опасность минует. Милинка задумывается, куда бы повесить следующие плакаты. (Чуть позже один из них снова окажется на двери приемной Аненербе, а второй – на двери приемной фюрера в Доме Князя).
Перед обедом Милинка планирует дойти до колдокрыла. В прошлом семестре она занималась там некоторыми научными исследованиями, и за каникулы ей в голову пришло еще несколько неплохих идей для изысканий. Но планы идут прахом, когда Милинка, проходя мимо Дома Князя, слышит ненавистное «Круцио Ультима!» и следующий за ним истошный вопль. Кто-то, оказавшийся рядом, наспех объясняет ей, что происходит, и Милинка понимает, что она не дойдет до колдокрыла. Сейчас она там невероятно неуместна и бесполезна.
После обеда Милинка успевает наспех переговорить с Натальей Черновой-Долоховой, с невестой своего брата и своей подругой. Наталье, кажется, тоже невероятно больно наблюдать за всем тем, что происходит в школе, но Милинка не знает, чем ей помочь. Ей едва хватает спокойствия на себя одну, и она не представляет, где спастись от преследующих ее мыслей. Но спасение приходит само под видом урока по Чарам. Маргарета Драгош, острая и яркая, не читает лекций, не углубляется в долгие размышления и дискуссии. «Практика и только практика!» - вот девиз этого урока. И Милинку невольно уносит эта жгучая волна деятельности, когда волшебство искрится на кончике палочки, когда у тебя есть цель и ты идешь к ней, не задумываясь о том, зачем ты это делаешь, когда можно не думать о том, что происходит в школе. У тебя есть противник и есть силы, чтобы противостоять ему…
Окончание урока отрезвляет, точно ведро мокрой воды на голову. «Что ты только что делала, Милинка? Как ты можешь наслаждаться этим? Твоя песня должна быть песней про мир! Не про атаку, не про нападение… Как ты могла?»
Время после уроков тягуче как абрикосовый сироп, мир вокруг затоплен солнцем и обманчиво тих. Милинка сидит с Эвой в горнице Ветви и пытается делать домашнее задание по Мистериям. Алоиза где-то недалеко воодушевленно щебечет о том, что собирается пойти на дополнительное занятие по Ментальной магии. А Милинка думать не может об этой ментальной магии! Господи, что она творила на уроке по ней? Она попала в пару с братом, когда им предложили пробить возможную защиту партнера каким-нибудь сильным образом. Почему она тогда не соврала? Она слишком хорошо знает своего брата, чтобы не угадать. Поле боя, кровь, крики, и он - натянутая струна, которая резонирует в унисон с каждым стоном и в конце концов рвется… Почему она не Генрих Лихтенштейн, который смог найти светлый образ? Почему она даже не подумала об этом?
Время за работой летит незаметно. Даже слишком быстро. Милинка не успевает подумать обо всем, но каких-то результатов они с Эвой все же добиваются. Пару раз к ним в горницу заходит Эммануэль Веттин, которая должна делать задание по Мистериям вместе с ними. Потом об этом же задании узнает Дева Лозы и внезапно предлагает сделать из него что-нибудь практическое и масштабное и даже обещает договориться об этом с ректором. Милинка рада: это работа, в которую можно уйти с головой, это деяние с конкретной целью, это то, что позволяет не думать об очередном истошном крике за окном.
Совсем под вечер фюрер устраивает танцы. На пирсе у Дома Князя звучит музыка, студенты и члены Гвардии вальсируют или стоят парочками и переговариваются. Милинка поглядывает на стоящих неподалеку Наталью и брата и мысленно кричит ему, что он идиот. Она бы на его месте уже давно пригласила Наталью на танец. Саму Милинку никто не приглашает, но это логично, она и не ждет приглашений. Она смотрит, как вальсируют Генрих Лихтенштейн и Паулина Вюртемберг, легкие и светлые, почти нереальные в своей красоте, и вдруг ей становится невыразимо больно, когда она представляет, что их может не стать. Милинка не понимает, откуда у нее в голове взялись такие мысли, но вечер от них молниеносно погружается во мрак. Она бредет прочь, к дому Ракоци, ни с кем не попрощавшись. Ей надо побыть одной. Но на пути ей встречаются Радко Грегорович и Эва. Они тоже обнимаются и выглядят вполне счастливыми. И как тут сдержаться? Как не взвыть от боли, которую ощущаешь внутри при мысли, что кого-нибудь из них может забрать война? Милинка чувствует, что больше не в силах сдерживаться, но плакать нельзя. Хочется прыгнуть в озеро. Или совершить еще какое-нибудь безумство. Но Милинке не дают: они слишком давно знакомы с Эвой, чтобы последняя не поняла, что с Милинкой что-то не так. Ее ведут в Ракоци чуть ли не под руки, и она предпринимает несколько слабых попыток вырваться. Ей нужно побыть одной. Выплакать наконец все то, что накопилось у нее на душе за этот месяц. Но Эва неумолима и сообщает о состоянии Милинки кому-то из колдомедиков. Милинка стремительно мчится на балкон. «Лишь бы ее оставили одну. Лишь бы Эва рассказала обо всем не фрау Вюртемберг». Но именно Паулина Вюртемберг находит Милинку наверху, гладит по голове и пытается узнать, что произошло. Но как рассказать обо всем? Милинка начинает неумело выкручиваться, юлить… и тут с улицы снова раздается: «Авада Кедавра!» И Паулина Вюртемберг узнает все. Или почти все: и о том, как Милинка ненавидит войну, и о том, как она переживает за брата, и о том, с какими идеями Милинка так и не пришла в колдокрыло. (Идеи, к слову, признаются хорошими и небезынтересными, но сейчас для Милинки важно уже не совсем это). Она не говорит только о том, как она смотрела на саму Паулину Вюртемберг, танцующую на пирсе, и о чем она думала в это время.
Чтобы успокоить Милинку, Паулина поет. Не волшебную песню, а просто: от волшебной она бы отказалась. И от пения Паулины в груди будто бы зарождается свет, загорается надежда и желание бороться дальше, делать свою работу максимально хорошо, даже во тьме стремиться к знаниям. Милинка уходит с балкона, наполненная этими чувствами до краев, и до глубокой ночи сидит вместе со своим Домом и дорабатывает манифестацию для мистерии. А в горницы меж тем заползает июль…
Июль летит быстро, солнечный и яркий. Зарядку фрау Винтер отменяет, так что с утра Милинка с Эвой и Алоизой идут гулять. А Алоиза даже успевает искупаться в озере. На завтрак в Дом Ракоци приходит фюрер. Поначалу Милинка старается не смотреть на него, ее чуть ли не потряхивает от того, что сидит вот тут, рядом с ним, но не решается задать те вопросы, которые крутятся у нее в голове и причиняют ей боль. Вопросы задают другие, а Геллерт Гриндевальд отвечает что-то настолько разумное, смелое и воодушевляющее, что Милинка неожиданно для себя самой думает, как он решителен и силен. Это те качества, которых очень не хватает ей самой...
Уроки тоже проносятся быстро и как-то незаметно. Милинка на них в основном молчит и оживляется только к лекции по Магии Песен. На ней они всем Домом придумывают ансамблевую песню из каких-то нелепых наметок, которые всплыли у них с Эвой в головах буквально за десять минут до начала занятия. Но идея из чего-то немножко нелепого и абстрактного неожиданно выливается в нечто прекрасное. Песня, дарующая силы, чтобы начать жизнь заново, созданная по принципу трех ступеней: Нигредо, Альбедо, Рубедо. Класс разбивается на группы, чтобы подобрать по песне к каждой стадии, и для первой и последней стадий песни находятся довольно быстро. Альбедо никак не выходит, но тут Генрих вспоминает несколько строк из «Оловянной принцессы». Милинка тоже где-то слышала эту песню. И вот они вдвоем начинают вспоминать текст и историю, которая за ним стоит. И боже, как это идеально! Когда слова одного подхватываются другим, когда мурашки ползут по спине после рассказа Генриха о том, как эту историю видит он. Милинка чувствует, что снова готова заплакать от невыразимой красоты происходящего. А еще она понимает, что влюблена. И это то чувство, которое не выразить. Не потому что нельзя подобрать слов, а потому что ей никогда не хватит решимости об этом сказать. Как же ей не хватает решимости!..
Фрау Винтер меж тем загорается идеей создать ансамблевую песню на основе трех предложенных, а также предлагает всем тем, у кого уже есть Магия Песен на уровне Максима самим создать вспомненные песни, которые еще не существуют в магическом пространстве. Перейти на уровень Ультима. И Милинка неожиданно для себя самой поднимает руку и просит у фрау Винтер разрешения спеть «Оловянную принцессу». Потому что это как раз история про решительность, про смелость встать и пойти вперед. История про то, чего Милинке не хватает. Дева Лозы проницательно смотрит на Милинку и дает свое согласие, напротив Милинки сидит и улыбается Генрих… И от этого возникает ощущение, словно ты падаешь в свет.
Но потом накатывает отрезвляющая реальность: чтобы спеть такое, надо стать воплощением решительности, стать тем, о чем ты поешь. А Милинка… О, как ей нужно предпринять хотя бы какое-нибудь решительное действие! И кажется, она выбирает самое глупое из возможных. Она подходит к Генриху и просит его о разговоре в надежде объяснить ему, насколько он стал ей важен за те немногие минуты урока, пока они вместе рисовали мир песни, которая станет ее первой Ультимой. Но все идет как-то наперекосяк: Милинка говорит не о том, сбивается и так и не произносит самого главного. А удачный момент прошел, и она начинает как-то по-глупому пытаться просто оказаться поближе к Генриху. Но из этого выходит нечто очень странное и неправильное: мистерия, в которой ее чувства были устремлены совсем не к тому, о чем следовало беспокоиться, глупая беготня за Генрихом, когда его не обнаружилось во время слова ректора за обедом, внезапный приступ зависти к Гордане, когда та внезапно делится с женской половиной комнаты тем, что они с Генрихом целовались.
В такие моменты очень важно сказать себе «Стоп!» И Милинка говорит. Она никогда прежде не влюблялась, поэтому ее чувства слишком неловко рвутся наружу, но она больше не даст им ни единого шанса. Генрих просто будет ее прекрасной историей: он прозвучит в ее первой ультимной Песне (это неизбежно) и навсегда останется с ней в этом виде. Но не более.
Милинка считает, что приняла верное решение, но все равно в голове у нее разброд. Очень сложно сосредоточиться на самой песне, прочувствовать ее, когда в голове плавают лишь красивые образы и мечты заключить в Песню свою любовь. И что ей делать, Милинка совершенно не представляет. Очень хочется не думать… Поэтому вопрос пани Могилы о том, кто устал думать и желает себе пару часов тишины, опускается на невероятно благодатную почву. Пани Могила тоже собирается стать ультимным магом (да еще и в ритуале), так что ей нужен доброволец, на которого она будет петь свою песню в первый раз. Милинка соглашается быстро: ей представляется очень полезным сначала самой ощутить эффект песни уровня Ультима, а уж потом создавать свою. А кроме того это поможет отвлечься. Ритуал должен начаться довольно скоро, так что Милинка успеет и в полной мере пережить эффект песни пани Могилы, и спеть свою собственную песню еще в этом месяце.
Но все снова пошло наперекосяк. Ритуал задержали, и стало понятно, что, Милинка не успеет спеть свою первую Ультиму после него. А ей так хотелось стать ультимным магом уже в этом месяце… Поэтому они с деканом стали спешно готовиться, чтобы успеть сделать это до ритуала. Но спешка, как выяснилось, невероятно далека от уверенности.
Они сидели на пирсе. Надья – на скамейке, Милинка – прямо на досках перед ней. Чуть поодаль устроилась фрау Винтер. На мир мягко опускалась ночь, легкий ветерок чуть заметно перебирал волосы Милинки. Нужно было начинать… Первые два куплета получились неплохо, припев тоже, но потом что-то пошло не так. Третья строчка следующего куплета будто испарилась у Милинки из головы. И ее алым цветом накрыло отчаяние. Но останавливаться было нельзя! Это как с ритуалом: нельзя прерываться на середине. Милинка дважды повторила слова предыдущей строки, пока не вспомнила следующую. И продолжала, продолжала… на грани отчаяния и боли. Разумеется, у нее не получилось. Фрау Винтер подошла к Милинке и своим прекрасным проникновенным голосом промолвила: «К сожалению, нет…» Это было похоже на конец света. Милинка изо всех сил старалась не зарыдать, но получалось у нее очень плохо. Кажется, ее утешали, но она слабо понимала, что ей говорят. В ней горело лишь одно желание: «Оправиться от боли, подготовиться лучше и повторить, повторить!» Но это потом. Сейчас она желала лишь тьмы и спокойствия, желала лишь Песни, которую ей должна была спеть пани Могила.
И тьма пришла. Милинка помнила, как вошла в ритуальный круг, как кружила ее Надья, напевая свой волшебный мотив, помнила, как прозвучала финальная фраза ритуала. А потом был лишь туман. Она куда-то шла, потом, кажется, пыталась плыть. Ей было холодно и темно, не хватало воздуха, Милинке казалось, что она умирает. Но чьи-то руки подхватили ее, а после стало тепло и уютно, откуда-то издалека зазвучала песня. Окончательно очнулась Милинка только через полтора часа. В своей собственной горнице, в окружении своей прекрасной Ветви. Они рассказали ей, что произошло. Оказалось, что она, утратив возможность ориентироваться в пространстве, чуть не утонула в озере. Надья вытащила ее чуть ли не в последний момент. А потом Василь тащил ее с пирса до Дома Князя на руках. Господи, как же Милинка любила их всех! И брата, и Надью, и всю свою Ветвь, и Ветвь Коня, студенты которой пришли к ним в горницу чуть позже, чтобы обсудить домашние задания на следующий день. Она лежала на кровати, укутанная в плед Ветви Светоча, пила отвар, который сделала для нее Гордана, и уплывала в сон.
Август ворвался в Дурмстранг без предупреждения: казалось, еще совсем недавно у них была куча времени на то, чтобы побыть вместе, чтобы узнать множество новых вещей. Но незаметно в школу пробрались разговоры о грядущих экзаменах. Зарядку снова отменили, а завтрак и первый урок прошли для Милинки в каком-то пьяном угаре.
На завтраке фюрер убил Паулину Вюртемберг… Что-то оборвалось в Милинке в тот момент, когда она поняла: еще мгновение, и он произнесет ужасное «Авада Кедавра!» Сердце замерло в ней от осознания, что она никак не может этому помешать. Ах, почему она не ультимный маг?! Зеленая вспышка… Тело Паулины бесконечно медленно упало на пол. Это был первый раз, когда Милинка своими глазами увидела, как это происходит. За что? За что они так? Между фюрером и Паулиной Милинка без малейших сомнений выбрала бы последнюю. Так почему же он живет, а ее больше нет?!
Успокоилась и пришла в себя она только на Артефактологии. Ей бесконечно нравился этот предмет и пан Грегорович, который был намного добродушнее, чем все остальные преподаватели. Ей нравилось находить неточности в формулировках ритуала создания, нравилось придумывать эффекты, которые может обрести тот или иной артефакт в зависимости от магического предмета, который в него входит. Она почти начала подумывать об аспирантуре на Ветви Светоча. Но планы были размытыми и неточными.
Последние уроки в семестре прошли нервно и напряженно. В школе ужесточили дисциплину, так что всех опоздавших теперь награждали Круциатусом. Милинку едва не выворачивало на изнанку, когда она снова и снова видела это: искаженные муками лица, заполненное до отказа больничное крыло. Это было еще хуже, чем в июне, но теперь Милинка была уже совсем другой. Она скажет, она скажет ему все, что думает об этом! Тем более, что фрау Винтер посоветовала ей перед второй попыткой создать свою первую Ультиму набраться побольше решительности, вспомнить те случаи, когда Милинка была уверена, что она права. Милинке нельзя бояться и сомневаться!
Перед самым обедом студентам объявляют, что после еды Милинка Неманич, Василь Неманич, Мария Вюртемберг и Гордана Трпимирович должны проследовать на встречу с фюрером. Вот он – шанс сказать все! Но как же страшно за брата!.. Милинка стоит и умоляет Мироздание о том, чтобы с Василем ничего не случилось. И чудо случается: его меняют на Генриха Лихтенштейна. Но от этого Милинке ни капельки не легче. Она сидит за обедом и впихивает в себя еду: она должна набраться сил перед этой встречей.
Вскоре их всех уводят в домик, где квартирует Гвардия. «Легиллеменс Оптима!» - раздается голос фюрера. И вот они все: перед ним, точно на ладони. Мысли – еще лучше, чем слова. Милинка открывается перед фюрером без страха. Ей нечего бояться: права она, а не Геллерт Гриндевальд! И она поплатится за свою правоту. Генриха отпускают, а Милинку вместе с Марией и Горданой уводят на площадку перед столовой. Милинка знает, что ее ждет, поэтому достает палочку и даже пытается сопротивляться. Получается не очень, но она не будет безвольной жертвой! Хотя кто обратит на это внимание?
Круциатусы обрушиаются на Милинку нескончаемым потоком. Боль пронзает насквозь, но пока она может говорить, Милинка будет говорить: «Права она, а не Геллерт Гриндевальд!» И это та вещь, в которой она уверена больше всего на свете! Даже если ее убеждают, что она напрасно причиняет боль сама себе, даже если ей говорят, что всем на нее наплевать. Милинка не помнит, чем все заканчивается. В себя она приходит уже в колдокрыле с чашкой Тринити Блад в руках. На соседней кровати лежит Мария, а чуть поодаль истекающая кровью Гордана. За что ее так?! «Ради всеобщего блага», - отвечает что-то внутри Милинки.
Экзамен проходит спокойно: Милинка почти отошла от максимных Круциатусов, и теперь несколько вопросов на официальных бумагах – это не то, что может ее напугать. Но она не хочет, чтобы по результатам этой работы ее выпустили из школы. Она хочет остаться тут: решить, на какую Ветвь она поступит в аспирантуру, вернуться к своим исследованиям, которые в этом семестре пошли прахом из-за военного положения, объявленного в школе. Милинка уверена, что скоро настанут более мирные времена.
Единственная вещь, которую Милинка еще не сделала, - это первая ультимная Песня. И она идет настраиваться: второй раз ей нельзя ошибаться. Но теперь Милинке не страшно, она довольно смутно помнит, как ее пытали на глазах у половины студентов, но чувство собственной правоты и готовность отстаивать ее всеми силами очень легко поднимается из глубин души. И об этом невозможно сказать: об этом можно только спеть! И у нее получается!
Через некоторое время свою первую ультимную Песню поет и Эва. А потом ректор объявляет о начале финальной линейки. На ней студентов по результатам экзаменов распределяют в Геллерт Югент, в Аненербе, рекомендуют в аспирантуру. Милинка остается на старшем курсе, Наталью и Василя переводят со старшего на средний. И Милинка в растерянности думает, что она скажет об этом родителям, но эта растерянность длится лишь считанные минуты. Потому что Геллерт Гриндевальд выходит вперед и говорит: «Все, кто любят меня и верен мне, сделайте шаг вперед!» И Милинка делает шаг вперед, она не знает, по своей ли воле или это работает заклинание Империус Ультима, о наложении которого она не так давно узнала в колдокрыле. Но важно не это, потому что фюрер продолжает: «Те, кто не согласен со мной, выйдите в центр».
В центр выходят двое, двое падают замертво под крики «Авада Кедавра!» Одна из убитых встает, получив свою жизнь назад в обмен на жизнь Александры Гессенской. Мадлен Винтер тоже подается вперед и произносит спонтанное проклятье. Третье тело падает на пол.
До конца семестра остаются считанные часы. Все студенты, притихнув, покидают залу, где произошли столь ужасные события. Кто-то уносит тела погибших. Милинка бредет, не разбирая дороги. Смерть декана тяжким грузом ложится ей на плечи, но заплакать Милинка не может. У самого выхода рука брата перехватывает ее запястье: «Пойдем?» Милинка кивает, и они идут вдоль озера. Василь пытается держать марку, его голос кажется почти веселым, но слова поражают Милинку в самое сердце: «Я решил уехать, сестренка. Возьму Натаху, и рванем в Магическую Америку! Там, говорят, спокойнее». Милинка принимает его решение, хотя отпускать брата очень сложно. Она обещает писать ему и приезжать в гости. Но сама она останется тут: ее дом все равно в Восточной Европе, а школа Дурмстранг – та школа, которую она хочет закончить.
Они расстаются у Дома Князя: Василь уходит на пирс разговаривать со своей Ветвью, Милинка идет успокаивать Надью, которую смерть фрау Винтер, кажется, поразила сильнее всех. Но Надья упорно отказывается от помощи. Во всяком случае, Милинка явно не тот человек, от которого Надья готова эту помощь принять. Так что Милинка снова уходит в ночь, попутно слыша, что Юлика Урсу собирается проводить мистерию в память о погибших. Но это кажется Милинка таким глупым… Нужно совсем не это! В память о фрау Винтер нужно петь! И не просто петь, а нести в этих Песнях весь свет, который ты можешь дать миру, каждый раз отдавать всю себя. Как она учила.
Но кому петь? Милинка не знает об этом, пока ноги сами не приводят ее к последней черте. И вот она стоит в тени дома, где поселили Гвардию и набирается смелости. Она споет ему. Споет не для того, чтобы причинить побольше страданий, не для того чтобы отомстить. Он не та, которая отвечает болью на боль. Она споет про мир, потому что как никогда прежде предана Третьей Империи и убеждена, что война погубит и империю, и самого Геллерта. Она хочет подарить ему света и счастья, любви. Но для этого надо быть смелой. Поэтому, когда Ярогнева Дракулешти выходит из горницы, под дверями которой стояла Милинка, последняя, не давая себе ни секунды на раздумья, проскальзывает внутрь. «Я пою Геллерту Гриндевальду! Ультима!» И она поет, создает своей Песней отдельный мир, в котором нет ничего, кроме любви, и падает, падает в свет…
Когда Песня кончается, чья-то рука ложится на голову Милинки. «Круцио!» И она снова падает, как бы разломанная на тысячу частей. Все вокруг плывет, откуда-то сверху доносятся голоса: «Зачем ты это сделал?! Никогда не смей делать так! Нет... делай! Нет!» А потом Милинка чувствует чьи-то объятья, и тот же голос произносит: «Прости его. Прости, просто он столько раз видел, как меня пытались убить. Прости его. Я не хотел, чтобы тебе причинили боль, я тебя очень люблю...»
«И я вас люблю, мой фюрер…»
@темы: #дрмстрнг, #дрмстрнг1940
-
-
31.07.2018 в 08:28Скажи, а Милинка согласилась бы выйти замуж за Генриха?
-
-
31.07.2018 в 11:38Но я внезапно поняла, что Генрих мог не знать один нюанс. Милинку во время каникул против ее воли сосватали за Сэнду Дракулешти, который сразу после этого уехал воевать в Валахию. Милинка никогда прежде с ним не общалась и была сильно против этой помолвки, но формально дала согласие ради спокойствия и благополучия рода. Но при этом она очень четко обозначила, что откажется от этого обязательства, если действительно кого-нибудь полюбит. И даже спокойствие рода не будет для нее превыше этой любви.
И тут вопрос. Сделал бы Генрих ей подобное предложение, если бы Милинка рассказала ему всю эту историю?
-
-
31.07.2018 в 12:58-
-
31.07.2018 в 13:15И немножко странного. Спасибо за то, как ты накладывала на меня ультимный Империус. Конечно, как персонаж я этого не помню, но как игрок... я тонула в красоте момента. То, КАК это было сказано, каким тоном, - навечно в душе моей.
-
-
02.08.2018 в 11:52-
-
02.08.2018 в 19:10Разумеется!